Русская утопия XIX века представляет собой громадный пласт сочинений. Она нашла выражение, как в художественной, так и в альтернативной литературе. Особый интерес вызывают утопии первой половины XIX столетия, поскольку они «начинались на царском троне» [3, c.112] и проявлялись практически на всех уровнях общественного, политического, культурного развития России. К ней обратились молодой император Александр I, продолживший линию Петра и Екатерины, граф А.А. Аракчеев, представители самых разных радикальных групп – от декабристов до народников. Утопия интересовала русское дворянство и чиновничество, сторонников геополитических взглядов на устройство мира, выдающихся литераторов, философов. Утописты «нового века», вслед за русскими мыслителями «философского» XVIII столетия, связанного с идеологией Просвещения, увидели в ней как реальную, так и гипотетическую возможность переустройства мира.
Обращение к утопии применительно к литературному процессу первой половины XIX века непосредственно связано со спецификой мировоззрения нового времени, в котором декабристам, как дворянским просветителям, принадлежит ведущее место. Т.В. Артемьева отмечает, что «практически все программные документы декабризма могут быть прочитаны в контексте их утопических ориентаций» [1, с. 436]. В качестве самого яркого примера, в котором представлено наглядное следование утопическим традициям, исследователь называет сочинение А.Д. Улыбышева «Сон» [1, с. 436].
В. Кюхельбекеру в рамках заявленной проблемы отведена более скромная роль. Его прозаические сочинения, в том числе и утопические, остаются малоизученной областью литературоведения.
Остановимся на двух практически неизвестных широкому кругу читателей произведениях В. Кюхельбекера, в которых несомненным достоинством стала их утопическая составляющая, как в позитивном, так и в негативном ее проявлении. По мнению Б.Ф. Егорова, именно В. Кюхельбекер «стал первым настоящим анти утопистом, естественно переходя к антиутопии от чисто утопических мечтаний» [3, с.126].
В 1820 году в журналах «Невский зритель» и «Соревнователь просвещения и благотворения» печатается первая утопия В. Кюхельбекера «Европейские письма».
В незаконченных «письмах» нашли отражение размышления историко-политического, социо-культурного характера, что позволяет увидеть в тексте элементы публицистического трактата. В утопии автор претендует на некую универсальность: охвачена мировая история, политика, культура. Вместе с тем, в ней, на наш взгляд, оформились некоторые жанровые черты классической литературной утопии.
Обозначим ее признаки. В «предуведомлении» к произведению автор предлагает, «рассматривая события, законы, страсти и обыкновения веков минувших, быстрым взглядом окинуть и наш век» [4, с.102]. Нарративная структура утопического текста традиционна: повествование ведется от лица «наблюдателя-странника», который путешествует по Европе и пишет в письмах к другу о ее «прошлой славе, прошлом величии, прошлом просвещении» [4, с.102].
Автор уверенно осваивает пространственно-временные границы утопического повествования: сочинение задумано как путешествие американца по европейским странам в далеком XXVI веке. Обращение к далекому будущему вовсе не предполагает в данном случае утверждение научно-технических достижений цивилизованного мира, что было свойственно утопиям XIX века. Скорее всего, преследуются иные цели – усилить контраст между утопическим временем вымышленного мира и временем реальной действительности.
Произведение состоит из двенадцати писем. В каждом письме, кроме последнего, указано место и время пребывания героя, что наделяет вымышленный мир чертами «подлинности». Безымянный герой, гражданин Америки, делится в письмах своими впечатлениями о странствии по Европе. Из них мы узнаем, что Париж и Лондон исчезли с лица земли, а Рим стоит в развалинах. Однако только в итальянской Калабрии путешественник обнаруживает русское поселение, живущее идеалами гражданственности и высокой морали. Критически оценивая характеры и поведение европейских народов – французов, немцев, англичан – путешественник в письмах подчеркивает грань между ними и идеальным обществом российских поселенцев.
Изображенное идеальное сообщество основано на высокой нравственности, всесторонней образованности, добродетели. Путешественник рассуждает о том, «что отступить от правил честности и добродетели – значит добровольно отказаться от счастья, что быть справедливым и быть благоразумным – все равно» [4, с. 113].
Как было указано впечатления «наблюдателя» о путешествии облачены в эпистолярную форму повествования. Перед нами, скорее всего эпистолярное путешествие, которое было активно представлено утопической литературой XVIII века. Оно позволяет соединить личные чувства и философские убеждения, связать великое прошлое и созданное воображением далекое будущее, наконец, сохранить то «пространство свободы», которое было сформировано в альтернативной литературе эпохи Просвещения.
В утопии В.К. Кюхельбекера находит отражение существенная черта русской утопии, сформированная в ходе мировоззренческих реформ XVIII века и повлиявшая на мироощущение российского человека – стремление включить Россию в мировое сообщество. Совершенно очевидно, что представления об идеальном будущем России выражаются в «Европейских письмах» опосредованно, через образ далекой Америки. Как отмечал исследовавший творчество Кюхельбекера Ю.Н. Тынянов, обращение к Америке не было случайным, оно воплощало представления о будущем России. «У Кюхельбекера, – писал Ю. Тынянов, – будущего декабриста, в высокой степени было развито чувство великого исторического будущего, ожидавшего его родину, и твердая вера в “усовершенствование человека”. Его “Америка”– это будущая Россия декабриста; он связывает с ней молодость и значение своей страны, в сравнении с которой Европа обветшала» [6, c. 298].
Наконец, в изображении утопического общества автор, на первый взгляд, проявляет верность русской утопической традиции. Показана абстрактно-идилическая картина идеального общества, сохранившего добродетель и гражданственность как основу мироздания. Отношения между хозяевами и слугами, исполнены преданности, любви и социально-нравственного чувства ответственности друг перед другом. Однако в утопии В. Кюхельбекера отсутствует образ «именитой персоны» (С.А. Гончаров), выполняющей функции идеального правителя, обладающей, можно сказать, сакральными чертами и потому воспринимаемой, чаще всего, в ореоле единоличной, разумной и гуманной власти. Вымышленное общество возглавляет некий Добров – «человек лет сорока», «старшина», «правитель народа», на происхождении которого автор не акцентирует внимание. Напротив, в нем нет «того лукавого беспокойства», которое отмечается в «портретах великих политиков XVIII и XIX столетий» [4, с. 118].
Второе произведение значительно отличается от первого. В 1824 году он пишет небольшой рассказ «Земля Безглавцев». В ней на смену историософским утопическим размышлениям автора приходит сатирико-аллегорическая интерпретация вымышленной действительности. Предметом пристального внимания писателя становится «мир навыворот».
Современные исследователи по-разному определяют жанровое своеобразие произведения. Одни исследователи называют рассказ «утопией-парадоксом» [5, с. 139], другие причисляют его к жанру антиутопии [2], третьи пишут о «почти чистой антиутопии», но содержащей «странные утопические инкрустации» [3, с. 128]. Жанровая идентификация произведения обуславливается, на наш взгляд, наличием в рассказе различных планов повествования. В произведении утопия, основанная на фольклорной традиции, сочетается с гротескной сатирой, с помощью которой автор обнажает нравственные и социальные противоречия современности.
Действие происходит на Луне. Путешественник попадает в вымышленную страну с помощью воздушного шара. Лунное государство Акефалии представляет собой условный мир, построенный по законам абсурда. Писатель активно использует фольклорные элементы: вымышленный мир построен по принципу сказочного царства. Герои попадают в большой город Акардион. «Обсаженный пашкетовыми и пряничными деревьями», весь город «был выстроен из ископаемого леденца; его обмывала река Лимонад, изливающаяся в Щербетное озеро» [4, с. 125]. Следуя правилам создания утопического вымышленного государства, автор подчеркивает наличие четких пространственных границ: «Акефалия граничит с Бумажным царством» (125). Последнее представляет собой неведомый мир, в котором царят «человеческие познания, заблуждения, мечтания, изобретения» [4, с. 125]. От него Акефалия отделена «Чернильною рекою и Стеною картонною!» [4, с. 125].
Однако сказочные элементы в утопии Кюхельбекера явление вторичное, подчеркивающее выдуманность, нереальность мира Безглавцев. Внимание автора сосредоточено на нравах жителей утопической страны. Прибегая к арсеналу «смеховой культуры», повествователь рисует мир наизнанку: «большая часть жителей сей страны без голов, более половины – без сердца» [4, с.125]. Воспитатели с младенческого возраста вытравливают акефалийцам сердце и «подпиливают» шеи. Безголовые и бессердечные жители приобретают «необыкновенную быстроту и легкость разговора», более того, «получают ненасытную страсть к палочным ударам» [4, с. 126, 127]. С помощью гротеска автор доводит утопическое миромоделирование в до абсурда.
В рассказе не только изображен нелепый и уродливый мир безглавцев, но довольно иронично сказано о явлениях современности (воспитании, образовании, поэзии). В этом видится особенность авторского повествования.
В конце рассказа герой-повествователь, не принимая «перевернутый» мир безглавцев, удаляется из Акардиона в направлении Бумажного Царства. Путешествие продолжается, но действие героя обретает антиутопический пассаж. Ремарка в конце рассказа – «продолжение когда-нибудь» – указывает на незавершенность текста. Вместе с тем, в ней содержится явная авторская ирония, которая проявится по отношению не только и не столько к воображаемому миру, сколько к окружающей автора действительности.
Таким образом, объектом творческой фантазии В. Кюхельбекера становилась сама реальность во всем ее многообразии. Утопическая мысль, сама по себе достаточно противоречивая, не могла не породить полемические формы, в которых позитивное восприятие изображаемого вымышленного мира подвергалось автором сомнению.
Список литературы: